Profile | Translation excerpts | Bibliography
Considered the greatest expert on Russian culture in Brazil and one of its most noted translators, Boris Schnaiderman was born in the small town of Úman, Ukraine in 1917, the year of the Bolshevik Revolution. Until he was eight he lived in Odessa, in the Old Soviet Union, and he spoke Russian at home. In 1925 his family emigrated to Brazil because his father, a Jewish tradesman, was not able to adapt to the Communist regime. Boris only returned to Russia forty years later, in 1965.
In Brazil, he initially devoted himself to Agronomy, an activity that was interrupted in 1944 by World War II when he served as a volunteer in the Brazilian Expeditionary Force. His experience as a private pervades his autobiographical novel Guerra em Surdina, first published in 1964 and revised and reprinted in 2004.
Boris Schnaiderman is a retired professor of Russian language and literature at the Universidade de São Paulo (USP), from where he received his Doctorate and Postdoctorate, and where he created the Russian language and literature course in the 1960s. He also helped to consolidate the line of research Literary Translation of Russian works of fiction and Russian Literary Translation Theory (prose and poetry) at USP, both of which emphasize translation theories and practice. Boris has been a teacher for over sixty years and he has advised many MA and PhD students, some of whom have become the best translators in the new generation of literary translators from Russian in Brazil.
In addition to being a literary critic Boris has translated more than twenty classic works of Russian Literature. He began his career as a translator with the publication of Os Irmãos Karamazov (The Brothers Karamazov) in 1944. He later considered this first undertaking as “ complete irresponsibility” as he thought he had not had the literary abilities required to translate the classics at the time. Responsible for the Brazilian versions of the works of authors such as Tolstoy, Chekhov, Maiakovski, Isaac Babel and others, he signed his early translations with the pseudonym Boris Solomonov. One of his most noteworthy habits is that he revises his translations every time they are reissued.
It is also important to stress the attention that Boris devotes to Brazilian literature. In addition to his collaboration with the brothers Augusto and Haroldo de Campos and Nelson Ascher, he has close ties with writers such as Dalton Trevisan and Rubens Fonseca, for whose short story collection he wrote the preface. Boris writes regularly in newspapers and literary supplements not only about Russian literature and criticism, but also Brazilian literature and culture.
In 2003 he received the Translation Award from the Brazilian Academy of Letters for his body of translated works. As a tireless promoter of literature, Boris is currently preparing the book Tradução, ato desmedido and he continues to revise his previous translations often fearlessly altering earlier translational decisions, a fact that corroborates his own maxim that “there are no good translators without audacity”.
Entry published on March 30 2007 by:
Gleiton Lentz
Andréia Guerini
Walter Carlos Costa
Translated by
Carolina Paganine
Двадцатого мая, в восемь часов вечера, все шесть батарей N-й резервной артиллерийской бригады, направлявшейся в лагерь, остановились на ночевку в селе Местечках. В самый разгар суматохи, когда одни офицеры хлопотали около пушек, а другие, съехавшись на площади около церковной ограды, выслушивали квартирьеров, из-за церкви показался верховой в штатском платье и на странной лошади. Лошадь буланая и маленькая, с красивой шеей и с коротким хвостом, шла не прямо, а как-то боком и выделывала ногами маленькие плясовые движения, как будто ее били хлыстом по ногам. Подъехав к офицерам, верховой приподнял шляпу и сказал: |
Às oito horas da noite de 20 de maio, todas as seis baterias da brigada de artilharia da reserva sediada em N., que se dirigia para um acampamento, detiveram-se a fim de pernoitar na aldeia de Miestietchko. No mais aceso da lufa-lufa, quando uns oficiais tomavam providências junto aos canhões, e outros, que se dirigiam montados à praça contígua ao gradil da igreja, ouviam os plantões de alojamento, surgiu detrás da igreja um homem à paisana, montado num cavalo estranho. Este, que era pequeno, de pelagem Isabel, com um pescoço bonito e cauda curta, avançava como que de lado e executava com as pernas movimentos miúdos, de dança, como se alguém lhe fustigasse as patas com uma chibata. Acercando-se dos oficiais, o cavaleiro levantou um pouco o chapéu e disse: |
- Его превосходительство генерал-лейтенант фон Раббек, здешний помещик, приглашает господ офицеров пожаловать к нему сию минуту на чай... |
- Sua Excelência, o General Von Rabbek, que possui terras aqui, convida os senhores oficiais a irem agora mesmo tomar chá em sua casa... |
Лошадь поклонилась, затанцевала и попятилась боком назад; верховой еще раз приподнял шляпу и через мгновение вместе со своею странною лошадью исчез за церковью. |
O cavalo inclinou-se, tornou a dançar e recuou também de lado; o cavaleiro tirou mais uma vez o chapéu e, um instante depois, desaparecia com o seu estranho cavalo atrás da igreja. |
- Черт знает что такое! - ворчали некоторые офицеры, расходясь по квартирам. - Спать хочется, а тут этот фон Раббек со своим чаем! Знаем, какой тут чай! |
- Pouca-vergonha dos diabos! - resmungaram alguns oficiais, indo para o acantonamento. - Tem-se sono, e aí vem este Von Rabbek com o seu chá! Conhecemos esses chás! |
Офицерам всех шести батарей живо припомнился прошлогодний случай, когда во время маневров они, и с ними офицеры одного казачьего полка, таким же вот образом были приглашены на чай одним помещиком-графом, отставным военным; гостеприимный и радушный граф обласкал их, накормил, напоил и не пустил в деревню на квартиры, а оставил ночевать у себя. Все это, конечно, хорошо, лучшего и не нужно, но беда в том, что отставной военный обрадовался молодежи не в меру. Он до самой зари рассказывал офицерам эпизоды из своего хорошего прошлого, водил их по комнатам, показывал дорогие картины, старые гравюры, редкое оружие, читал подлинные письма высокопоставленных людей, а измученные, утомленные офицеры слушали, глядели и, тоскуя по постелям, осторожно зевали в рукава; когда наконец хозяин отпустил их, спать было уже поздно. |
Os oficiais de todas as seis baterias lembraram-se vivamente de um caso no ano anterior, quando, por ocasião das manobras, eles e os oficiais de um regimento de cossacos foram convidados de maneira idêntica para um chá por um conde, proprietário rural e militar reformado; o anfitrião hospitaleiro, prazenteiro, tratara-os com carinho, servira-lhes comidas e bebidas e não os deixava voltar ao acantonamento na aldeia, obrigando-os a pernoitar em sua casa. Tudo isso é bom, está claro, não se precisa de nada melhor, mas a desgraça estava em que o militar reformado alegrara-se desmedidamente com a presença dos moços. Ficou contando aos oficiais até o amanhecer episódios do seu glorioso passado, conduziu-os através da casa, mostrou-lhes quadros caros, gravuras antigas, armas raras, leu cartas autênticas de autoridades, enquanto os oficiais extenuados, ouvindo-o, ficavam olhando e, saudosos do leito, bocejavam à sorrelfa dentro das mangas; quando, finalmente, o dono da casa os dispensou, já era tarde demais para dormir. |
Не таков ли и этот фон Раббек? Таков или не таков, но делать было нечего. Офицеры приоделись, почистились и гурьбою пошли искать помещичий дом. На площади, около церкви, им сказали, что к господам можно пройти низом - за церковью спуститься к реке и идти берегом до самого сада, а там аллеи доведут куда нужно, или же верхом - прямо от церкви по дороге, которая в полуверсте от деревни упирается в господские амбары. Офицеры решили идти верхом. |
Não seria da mesma espécie aquele Von Rabbek? Em todo caso, não havia remédio. Os oficiais trocaram de roupa, limparam-se um pouco e saíram em bando, à procura da casa do proprietário rural. Na praça junto à igreja, disseram-lhes que se podia ir até lá quem por baixo, isto é, descendo para o rio, por trás da igreja e caminhando pela margem até o jardim da propriedade, e ali as alamedas levavam à casa, quer por cima, diretamente pela estrada que sai da igreja e que, a meia versta da aldeia, vai ter os armazéns do proprietário. Os oficiais resolveram ir por cima. |
- Какой же это фон Раббек? - рассуждали они дорогой. - Не тот ли, что под Плевной командовал N-й кавалерийской дивизией? |
- Quem será esse Von Rabbek? - conjeturavam pelo caminho. - Não será aquele que comandou em Plievna a divisão da cavalaria de N.? |
- Нет, тот не фон Раббек, а просто Раббе, и без фон. |
- Não, aquele não era Von Rabbek, mas simplesmente Rabe, sem o Von. |
- А какая хорошая погода! |
- Que tempo lindo! |
У первого господского амбара дорога раздваивалась: одна ветвь шла прямо и исчезала в вечерней мгле, другая - вела вправо к господскому дому. Офицеры повернули вправо и стали говорить тише... По обе стороны дороги тянулись каменные амбары с красными крышами, тяжелые и суровые, очень похожие на казармы уездного города. Впереди светились окна господского дома. |
Junto ao primeiro armazém do proprietário, a estrada se bifurcava: um ramo continuava em frente e desaparecia na bruma do anoitecer, o outro levava à casa senhorial, à direita. Os oficiais dobraram à direita e baixaram a voz... De ambos os lados da estrada, estendiam-se armazéns de pedra com telhados vermelhos, pesados e severos, muito semelhantes às casernas da sede do distrito. Na frente, estavam iluminadas as janelas da casa senhorial. |
- Господа, хорошая примета! - сказал кто-то из офицеров. - Наш сеттер идет впереди всех; значит, чует, что будет добыча!.. |
- Senhores, um bom indício! - disse um dos oficiais. - O nosso perdigueiro vai na frente de todos; quer dizer, está prevendo uma presa!... |
Шедший впереди всех поручик Лобытко, высокий и плотный, но совсем безусый (ему было более двадцати пяти лет, но на его круглом, сытом лице почему-то еще не показывалась растительность), славившийся в бригаде своим чутьем и уменьем угадывать на расстоянии присутствие женщин, обернулся и сказал: |
O Tenente Lobitko, que ia na frente, homem alto e corpulento, mas completamente desprovido de bigodes (tinha mais de vinte e cinco anos, mas por algum motivo ainda não tinham aparecido pêlos em seu rosto redondo e nutrido), famoso no grupo pela sua argúcia e pela capacidade de adivinhar, a distância, a presença de mulheres, virou-se e disse: |
- Да, здесь женщины должны быть. Это я инстинктом чувствую. |
- Sim, deve haver mulheres aqui. Sinto-o por instinto. |
У порога дома офицеров встретил сам фон Раббек, благообразный старик лет шестидесяти, одетый в штатское платье. Пожимая гостям руки, он сказал, что он очень рад и счастлив, но убедительно, ради Бога, просит господ офицеров извинить его за то, что он не пригласил их к себе ночевать; к нему приехали две сестры с детьми, братья и соседи, так что у него не осталось ни одной свободной комнаты. |
À entrada da casa, os oficiais foram recebidos por Von Rabbek em pessoa, velho de uns sessenta anos, de ar respeitável, à paisana. Apertando as mãos das visitas, ele disse estar muito contente e feliz, mas pedia desculpas insistentes, pelo amor de Deus, aos senhores oficiais, por não convidá-los a pernoitar em sua casa; tinham chegado irmãos, duas irmãs com os filhos, vizinhos, de modo que não lhe sobrava nenhum quarto vago. |
Генерал пожимал всем руки, просил извинения и улыбался, но по лицу его видно было, что он был далеко не так рад гостям, как прошлогодний граф, и что пригласил он офицеров только потому, что этого, по его мнению, требовало приличие. И сами офицеры, идя вверх по мягкой лестнице и слушая его, чувствовали, что они приглашены в этот дом только потому, что было бы неловко не пригласить их, и при виде лакеев, которые спешили зажигать огни внизу у входа и наверху в передней, им стало казаться, что они внесли с собою в этот дом беспокойство и тревогу. Там, где, вероятно, ради какого-нибудь семейного торжества или события съехались две сестры с детьми, братья и соседи, может ли понравиться присутствие девятнадцати незнакомых офицеров? |
O general apertou a mão de todos, pedindo desculpas e sorrindo, mas via-se pelo seu rosto que ele estava muito menos contente em receber as visitas do que aquele conde do ano passado, e que fizera um convite aos oficiais unicamente porque, a seu ver, as boas maneiras o exigiam. E os próprios oficiais, subindo a escada macia e ouvindo-o, sentiam terem sido convidados para aquela casa unicamente porque daria vergonha não os convidar, e, ao ver os criados, que se apressavam a acender as luzes embaixo, na entrada, e em cima, na ante-sala, tiveram a impressão de haver trazido inquietação e sobressalto àquela casa. Pode ser agradável porventura a presença de doze oficiais desconhecidos numa casa onde se reuniram, para alguma solenidade ou acontecimento familiar, irmãos, duas irmãs com os filhos, vizinhos? |
Наверху, у входа в залу, гости были встречены высокой и стройной старухой с длинным чернобровым лицом, очень похожей на императрицу Евгению. Приветливо и величественно улыбаясь, она говорила, что рада и счастлива видеть у себя гостей, и извинялась, что она и муж лишены на этот раз возможности пригласить гг. офицеров к себе ночевать. По ее красивой, величественной улыбке, которая мгновенно исчезала с лица всякий раз, когда она отворачивалась за чем-нибудь от гостей, видно было, что на своем веку она видела много гг. офицеров, что ей теперь не до них, а если она пригласила их к себе в дом и извиняется, то только потому, что этого требуют ее воспитание и положение в свете. |
Em cima, à entrada da sala, os hóspedes forma recebidos por uma velha alta e esbelta, de rosto comprido com sobrancelhas negras, muito parecida com a Imperatriz Eugênia. Ela disse, com um sorriso acolhedor e majestoso, estar contente e feliz de ver em sua casa aquelas visitas, e desculpou-se porque ela e o marido estavam nessa ocasião impossibilitados de convidar os senhores oficiais a passar ali a noite. Pelo bonito e majestoso sorriso, que desaparecia imediatamente do seu rosto, sempre que ela desviava-o por algum motivo das suas visitas, percebia-se que ela vira em sua vida muitos senhores oficiais, que tinha mais em que pensar, e que se os convidara para sua casa e estava pedindo desculpas era unicamente porque a sua educação e posição na sociedade o exigiam. |
В большой столовой, куда вошли офицеры, на одном краю длинного стола сидело за чаем с десяток мужчин и дам, пожилых и молодых. За их стульями, окутанная легким сигарным дымом, темнела группа мужчин; среди нее стоял какой-то худощавый молодой человек с рыжими бачками и, картавя, о чем-то громко говорил по-английски. Из-за группы, сквозь дверь, видна была светлая комната с голубою мебелью. |
Na grande sala de jantar, onde entraram os oficiais, uma dezena de homens e senhoras, idosos uns, jovens outros, tomavam chá, sentados de um lado da mesa comprida. Atrás das suas cadeiras, destacava-se um grupo de homens, envolvido por uma tênue fumaça de charutos; no meio do grupo, estava um jovem magricela de pequenas suíças ruivas, que falava alto em inglês, pronunciando mal os erres. Por entre aquela gente, via-se através de uma porta um quarto claro com uma mobília azul-celeste. |
- Господа, вас так много, что представлять нет никакой возможности! - сказал громко генерал, стараясь казаться очень веселым. - Знакомьтесь, господа, сами попросту! |
- Os senhores são tantos que é impossível apresentá-los! - disse alto o general, esforçando-se em parecer muito alegre. - Apresentem-se sozinhos, senhores, à maneira singela! |
Офицеры - одни с очень серьезными и даже строгими лицами, другие, натянуто улыбаясь, и все вместе чувствуя себя очень неловко, кое-как раскланялись и сели за чай. |
Os oficiais, uns com os rostos muito sérios e até severos, outros com um sorriso forçado, sentiram-se todos muito pouco à vontade, cumprimentaram-se como puderam os presentes e sentaram-se para tomar chá. |
Больше всех чувствовал себя неловко штабс-капитан Рябович, маленький сутуловатый офицер, в очках и с бакенами, как у рыси. В то время как одни из его товарищей делали серьезные лица, а другие натянуто улыбались, его лицо, рысьи бакены и очки как бы говорили: "Я самый робкий, самый скромный и самый бесцветный офицер во всей бригаде!" На первых порах, входя в столовую и потом сидя за чаем, он никак не мог остановить своего внимания на каком-нибудь одном лице или предмете. Лица, платья, граненые графинчики с коньяком, пар от стаканов, лепные карнизы - все это сливалось в одно общее, громадное впечатление, вселявшее в Рябовича тревогу и желание спрятать свою голову. Подобно чтецу, впервые выступающему перед публикой, он видел все, что было у него перед глазами, но видимое как-то плохо понималось (у физиологов такое состояние, когда субъект видит, но не понимает, называется "психической слепотой"). Немного же погодя, освоившись, Рябович прозрел и стал наблюдать. Ему, как человеку робкому и необщественному, прежде всего бросилось в глаза то, чего у него никогда не было, а именно - необыкновенная храбрость новых знакомых. Фон Раббек, его жена, две пожилые дамы, какая-то барышня в сиреневом платье и молодой человек с рыжими бачками, оказавшийся младшим сыном Раббека, очень хитро, точно у них ранее была репетиция, разместились среди офицеров и тотчас же подняли горячий спор, в который не могли не вмешаться гости. Сиреневая барышня стала горячо доказывать, что артиллеристам живется гораздо легче, чем кавалерии и пехоте, а Раббек и пожилые дамы утверждали противное. Начался перекрестный разговор. Рябович глядел на сиреневую барышню, которая очень горячо спорила о том, что было для нее чуждо и вовсе не интересно, и следил, как на ее лице появлялись и исчезали неискренние улыбки. |
Quem se sentia mais constrangido era o Capitão Riabóvitch, oficial pequeno, um tanto curvado, de óculos e de suíças que lembravam um lince. Enquanto uns dos seus colegas aparentavam seriedade e outros tinham um sorriso forçado, o seu rosto, as suíças de lince e os óculos pareciam dizer: "Sou o mais tímido, o mais modesto, o mais incolor dos oficiais de toda a brigada!". A princípio, entrando na sala de jantar, e, depois, sentado com o seu chá, não conseguia de modo algum deter a atenção em algum rosto ou objeto. Os semblantes, os vestidos, as jarrinhas de cristal com o conhaque, a fumaça que saía dos copos, as cornijas entalhadas, tudo isso fundia-se numa impressão geral, imensa, que infundia a Riabóvitch alarma e vontade de esconder a cabeça. A exemplo de um declamador que aparece pela primeira vez em público, ele via tudo o que tinha ante os olhos, mas não compreendia bem o que via (os fisiólogos chamam de "cegueira" a condição em que o indivíduo não compreende o que vê). Um pouco depois, familiarizado com o ambiente, Riabóvitch já era capaz de observar. Homem tímido e pouco sociável, o que primeiro lhe saltou à vista foi aquilo que nunca tivera, isto é, a extraordinária coragem dos seus novos conhecidos. Von Rabbek, sua mulher, duas senhoras de meia-idade, uma senhorita de vestido lilá e o jovem de suíças pequenas e ruivas, que se constatou ser o filho mais novo de Rabbek, sentaram-se com muita agilidade entre os oficiais, como se tivesse havido um ensaio prévio, e imediatamente iniciaram uma ardorosa discussão, da qual as visitas não podiam deixar de participar. A senhorita lilá pôs-se a demonstrar com veemência que os artilheiros tinham vida muito menos penosa que a da cavalaria e da infantaria, enquanto Rabbek e as senhoras de meia-idade afirmavam o contrário. Começou uma conversa cruzada. Riabóvitch ficou olhando a senhorita lilá, que discutia com tamanho ardor um assunto que lhe era alheio e de todo desinteressante, e vendo sorrisos insinceros aparecerem e desaparecerem-lhe no rosto. |
Фон Раббек и его семья искусно втягивали офицеров в спор, а сами между тем зорко следили за их стаканами и ртами, все ли они пьют, у всех ли сладко и отчего такой-то не ест бисквитов или не пьет коньяку. И чем больше Рябович глядел и слушал, тем больше нравилась ему эта неискренняя, но прекрасно дисциплинированная семья. |
Von Rabbek e sua família atraíam com habilidade os oficiais para a discussão, e ao mesmo tempo vigiavam atiladamente os seus copos e bocas, a fim de verificar se estavam bebendo tudo, se todos tinham açúcar e por que este ou aquele não comia biscoito ou não tomava conhaque. E quanto mais Riabóvitch olhava e escutava, tanto mais lhe agradava aquela família insincera, mas admiravelmente disciplinada. |
После чая офицеры пошли в зал. Чутье не обмануло поручика Лобытко: в зале было много барышень и молодых дам. Сеттер-поручик уже стоял около одной очень молоденькой блондинки в черном платье и, ухарски изогнувшись, точно опираясь на невидимую саблю, улыбался и кокетливо играл плечами. Он говорил, вероятно, какой-нибудь очень интересный вздор, потому что блондинка снисходительно глядела на его сытое лицо и равнодушно спрашивала: "Неужели?" И по этому бесстрастному "неужели" сеттер, если бы был умен, мог бы заключить, что ему едва ли крикнут "пиль!". |
Depois do chá, os oficiais foram para o salão. O faro do Tenente Lobitko não o enganara: havia ali muitas moças e jovens senhoras. O tenente perdigueiro já estava parado junto de uma loura muito jovem, de vestido preto, e, garbosamente curvado, como que se apoiando num sabre invisível, sorria e movia os ombros com faceirice. Dizia, provavelmente, alguma tolice muito interessante, pois a loura olhava condescendente o seu rosto nutrido e perguntava com indiferença: "É mesmo?" E, por este desapaixonado "É mesmo'", o perdigueiro, se fosse inteligente, poderia concluir que dificilmente lhe gritariam: "Isca!" |
Чехов, А.П. Поцелуй. Disponível em: http://lib.ru |
Tchékhov, Antón. O beijo e outras histórias. [Por: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Círculo do Livro, 19--, pp 19-23. (Поцелуй) |
Bábel, Isaac. Maria: uma peça e cinco histórias. [Trans.: Boris Schnaiderman, Homero Freitas de Andrade, Aurora Bernardini & Ruben Fonseca]. São Paulo: Cosac & Naify, 2003. (Мария)
Bunin, Ivan A. O amor de Mitia e o processo do tenente Ielaguin. [Trans.: Boris Schnaiderman]. Rio de Janeiro: Delta, 1964. (Митина любовь)
Bunin, Ivan A. O processo do tenente Ielaguin. [Trans.: Boris Schnaiderman]. Rio de Janeiro: Opera Mundi, 1971.
Dostoiévski, Fiodor. Os irmãos Karamazov. [Trans.: Boris Solomonov]. Rio de Janeiro: Casa Editora Vecchi, 1944. (Братья Карамазовы)
Dostoiévski, Fiodor. O eterno marido. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Editora 34, 2003. (Вечный муж)
Dostoiévski, Fiodor. Memórias do Subsolo. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Editora 34, 2000. (Записки из подполья)
Dostoievski, Fiodor. Um jogador: apontamentos de um homem moço. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Editora 34, 2004. (Игрок)
Dostoiévski, Fiodor. O crocodilo e Notas de inverno sobre impressões de verão. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Editora 34, 2000. (Крокодил & Зимние заметки о летних впечатлениях)
Dostoiévski, Fiodor. Niétotchka Niezvânova. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Editora 34, 2002. (Неточка Незванова)
Ehremburg, Il'ia. Memórias. [Trans.: Boris Schnaiderman, Danton Boechat et alli ]. Rio de Janeiro: Civilização Brasileira, 1964-1970. (Liúdi, Gódi, Jizn)
Górki, Maximo. Antologia de contos de Maksin Górki. [Trans.: Boris Schnaiderman]. Rio de Janeiro: Civilização Brasileira, 1961.
Górki, Maximo. Contos. [Trans.: Boris Schnaiderman]. Rio de Janeiro: Philobiblion, 1985.
Górki, Maximo. Ganhando meu pão. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Difusão Européia do Livro, 1961.
Kuprin, Aleksandr. A fossa. [Trans.: Boris Solomonov]. [S.I.: s.n.], 194--.
Maiakóvski, Vladimir. Poemas de Maiakóvski. [Trans.: Boris Schnaiderman & Augusto e Haroldo de Campos]. São Paulo: Perspectiva, 2002.
Púchkin, A. S. A filha do capitão. [Trans.: Boris Solomonov]. Rio de Janeiro: Casa Editora Vecchi, 1949. (Капитанская дочка)
Púchkin, A. S. Águia negra. [Trans.: Boris Solomonov]. Rio de Janeiro: Casa Editora Vecchi, 1949.
Púchkin, A. S. A dama de espadas: prosa e poemas. [Trans.: Boris Schnaiderman & Nelson Ascher]. São Paulo: Editora 34, 1999.
Tchékhov, Anton. O beijo e outras histórias. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Círculo do Livro, 19--. (Поцелуй)
Tchékhov, Anton. As três irmãs. [Trans.: Boris Schnaiderman & Maria Jacintha]. São Paulo: Abril Cultural, 1982. (Три сестры)
Tchékhov, Anton. A dama do cachorrinho e outros contos. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Editora 34, 1999. (Дама с собачкой)
Tolstói, Leon. As obras primas de Leon Tolstói. [Trans.: Boris Schnaiderman, Marques Rebelo & Ruy Jungman]. Rio de Janeiro: Ediouro, 2000.
Tolstói, Leon. O diabo branco. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Casa Editora Vecchi, 1949. (Хаджи-Мурат)
Tolstói, Leon. Khadji-Murat. [Trans.: Boris Schnaiderman]. São Paulo: Cultrix, 1987. (Хаджи-Мурат)
Tolstói, Leon. Sonata a Kreutzer/A felicidade conjugal. [Trans.: Boris Schnaiderman]. Rio de Janeiro: Tecnoprint, 1988. (Крейцерова соната)
Boris Schnaiderman (Org.). Semiótica russa. São Paulo: Perspectiva, 1979. Russian Semiotic Studies.
Schnaiderman, Boris (Org.). Poesia Russa Moderna. [Trans.: Boris Schnaiderman, Augusto de Campos & Haroldo de Campos]. São Paulo: Perspectiva, 2001.
Schnaiderman, Boris. Dostoiévski, prosa e poesia. São Paulo: Perspectiva, 1982. It also has the translation of a short story.
Schnaiderman, Boris. Leon Tolstói: antiarte e rebeldia. São Paulo: Brasiliense, 1983.
Schnaiderman, Boris. Turbilhão e semente: ensaios sobre Dostoiévski e Bakhtin. São Paulo: Duas Cidades, 1983.
Schnaiderman, Boris. A poética de Maiakóvski. São Paulo: Perspectiva, 1984.
Schnaiderman, Boris. Os escombros e o mito: a cultura e o fim da União Soviética. São Paulo: Cia das Letras, 1997.
Schnaiderman, Boris. Carta e literatura: correspondência entre Tchékhov e Górki . In: Sophia Angelides e Boris Schnaiderman (eds.). São Paulo: Edusp, 2001.
Schnaiderman, Boris. Guerra em surdina. São Paulo: Cosac & Naify, 2004.
Schnaiderman, Boris. Encontro com Boris Schnaiderman. Florianópolis: Noa Noa: 1986. Interview with Cleber Teixeira, Raúl Antelo, and Walter Carlos Costa.
About DITRA | Credits | Contacts | Admin
ISBN: 85-88464-07-1
Last updated
©2005-2024 - NUPLITT - Núcleo de Pesquisas em Literatura e Tradução
This site is better viewed with a minimun width of 600px